— Сэр…
— Лейтенант, считаю до трех. Один… Два…
Заворожено глядя в черное дуло пистолета, лейтенант срывающимся голосом кричит:
— Огнемётчики!
Двое с ранцами за спиной становятся напротив окон. Синим огоньком горят запальники.
— Пулемётчик, на позицию!
Второй номер ставит треногу, здоровый капрал закрепляет пулемёт, заправляет ленту. Черный раструб пламегасителя смотрит на дверь.
— Ну?
Мальчик-офицер зажмуривается:
— Огонь!
Длинные струи чадящего пламени ударяют в открытые окна. Страшный нечеловеческий крик сжигаемых заживо. Стены правления трясутся от множества идущих изнутри ударов. Ещё две струи пламени. Подпертая дверь распахивается, из нее выбегают горящие комки, только что бывшие людьми. Заходится длинной очередью пулемет. Смолкает. Слышен нарастающий треск полыхающего дерева и горящих человеческих тел. Стоя на коленях, лейтенант мучительно блюёт. Огнемётчики поджигают дома на деревенской улице.
Рывком страшная картина закрылась, вокруг меня лица. Глаза смотрят прямо в душу, каждый хочет рассказать о своей жизни, поделиться горем и болью, бесконечным горем и невыносимой болью…
— Тех! Тех!
— Сеант!
— Сержант!
Небо. Чистое синее небо.
— Слава Богу, ты очнулся.
Горлышко бутылки оказывается у губ, пытаюсь напиться.
— Кэп, перестань меня трясти. Отставить парни, я жив.
Меня поднимают, силы быстро возвращаются, только в душе как будто горит беспощадное пламя. Оглядываюсь и вздрагиваю, узнав место.
— Что с тобой было?
— Ты шел и вдруг упал, Тех.
— Парни, вы ничего не почувствовали, не слышали?
Они переглядываются.
— Как будто был крик.
— И гарью пахнуло. Но ничего не горит.
— Их сожгли. Всех их сожгли.
— Что? Тех, ты что?
— Всех жителей села сожгли живьем за то, что их мужчины ушли в реджистанс.
— Тех, тебе опять плохо?
— Тех?
— Не верите? Идите за мной.
Вот пустое место. Площадь. Оно.
— Здесь горело правление.
— Здесь стояли огнемётчики.
— Здесь стрелял по умирающим пулёмет.
— Тех, этого не может быть. Ты не можешь этого знать.
Хватаю цапалку, яростно рою. Песчаная земля. А в ней… Поднимаю руку с горстью ржавых гильз.
— Теперь ты веришь, Кэп? Или мне показать кости сожженных?
Парни потрясенно молчат. На лице Солдата слезы. Помедлив, бросаю гильзы.
— Пошли, бойцы. Здесь уже ничего не изменить.
Подбираем груз, идём. Вспоминаю, останавливаюсь у того места, где стоял крайний дом. Раскапываю мусор. Обгоревшая крышка люка. Поддеваю цапалкой, открываю. Сгнившая лесенка лежит внизу.
— Пауэр, помоги.
Уцепившись за могучую кисть, плавно опускаюсь в погреб. Вот она ― рассохшаяся бочка. Засовываю руку и достаю замотанный в помутневший полиэтилен древний чугунный утюг, разогреваемый углями. Когда-то он служил гнетом для соленых огурцов красавице-хозяйке.
— Парни?
В люк опускается свернутый жгутом мешок. Цепляюсь. Сильные руки выдергивают наверх. Показываю находку.
— Как ты узнал?
— Мне сказали…
Я чувствовал себя всё хуже и хуже. В висках стучало, болела голова, ощутимо пошатывало, подкатывала тошнота. Парни молчат, но по взглядам понимаю, что выгляжу не очень. Вот и ангары. У входа в шнырёвскую стоят Плотник и Кент. Плотник заулыбался, но, когда мы приблизились, улыбку сменила тревога.
— Тех, что с тобой? Ты весь белый!
— Тех, как ты себя чувствуешь?
— Не очень хорошо, сэр Кент. Это приступ, у меня уже были такие. Позвольте пойти лечь.
Сбрасываю груз и чуть не валюсь рядом. Черт, я не верю своим глазам: сам сэр Кент удерживает меня от падения.
— Кэп, Плотник, живо!
Крепкие руки подхватывают, заносят в помещение. Боже мой, как хорошо лежать! Блаженное забытье нарушает бьющий в нос нестерпимый аммиачный запах. Сморщившись, разлепляю глаза. Это Тень сует в лицо пропитанную нашатырем ватку.
— Тех, ты меня слышишь? Что у тебя болит?
— Голова, Тень. Это просто приступ головной боли. Надо поспать, и всё пройдёт.
Прохладные твердые пальцы поворачивают мою многострадальную голову, луч фонаря поочередно бьет в глаза.
— Плотник, дай воды! Тех, разжуй и запей таблетку. Хорошо. Теперь эту. Молодец. Теперь спи.
— Слушаюсь, сэр.
Боль наконец отступает, накатывает мягкая успокаивающая волна. Засыпая, чувствую, как Тень растирает виски чем-то пахнущим остро и пряно.
Мда, душевно отдохнул. Чувствую себя очень пристойно. Лежу раздетый в своей постели и по солнечному свету из открытого потолочного люка понимаю, что завтрак благополучно проспал, как и утренние работы. Беру со стула часы. Ого, почти десять утра!
— Тех, ты как?
— Нормально, спасибо Плотник. А почему меня не разбудили на работы?
— Ты что, какие работы? Ты бы себя вчера видел: бледный, как мертвец. Сэр Кент запретил будить, Тень заходил два раза. Тебе помогло лекарство?
— Да. Надо поблагодарить Тень, врач из него неплохой. Как мои парни?
— Сэр Кент вчера отчитал Кэпа, но наказания не назначил. Прибегал Рыба, отвел Полутеха с напарником на ужин. Ещё Боров заходил, про твоё здоровье спрашивал. Да сэр Кент приказал, как ты проснешься, сразу сказать ему.
— Не беги, Плотник, я сейчас сам умоюсь и схожу.
— Там на столе тебе ещё завтрак оставили.
При слове «завтрак» желудок недвусмысленно напомнил и о пропущенном ужине. Откушав, приведя себя в порядок, отправляюсь к Кенту, попутно отметив, что наш вчерашний груз не разобран, но аккуратно сложен у входа. Замечательно.