Без права на жизнь - Страница 16

На третье утро в очереди на завтрак кто-то из команды Кэпа сжал моё плечо и сказал:

— С сегодняшнего дня пойдут покойники.

Нашей десятке повезло ― таскали набираемую сортировщиками тару и высыпали однородный мусор в контейнеры. Главное ― шевелиться, а быстрый шаг мы с Солдатом освоили. Хмурый бандюк с утра предупредил:

— Завтра сами встанете на их места. Смотрите. Всосали, дохляки?

Нашей паре на обслуживание досталось пять человек. Им подкатывали и роняли на серый грязный бетонный пол контейнер. Начиналась сортировка ― коробка для жёсткого (полипропилен всплыло в сознании) пластика, коробка для мягкого (полиэтилен), коробка для бумаги, для тряпок, ведра для объедков и стекла. Строительные отходы оставались на полу, их собирала в контейнеры отдельная пара. Над каждым висело устройство типа счетов ― на двадцать четыре кругляша. Дневная норма. Здорово мешали бродящие туда-сюда, выбирающие журналы, понравившуюся мелочь, одежду, подгоняющие работников бандюки. Нечаянно задевшим тут же прилетало дубинкой и пинки. По паническим взглядам Солдата, бросаемым на очумело крутящихся сортирующих, я понял, что напарнику даётся тяжелее всего. Думай голова, думай. У братишки тяжело с памятью. Значит, надо не хвататься за всё сразу, а выбирать по очереди одинаковые отходы. Тихо комментирую при переноске соответствующей тары:

— Солдат, смотри, сначала набирай кульки и пакеты, они в руке мягкие. Возьми, пожми в руке. Запомни: мягкое.

— Теперь твердое: бутылки, ведерки, куски, обрезки. Запомни: твердое.

— Газеты, журналы, листы: шуршит, рвется. Запомни: рвется.

— Стекло острое, можно порезаться: ай! Запомни: ай!

— Объедки воняют: фу! Запомни: фу! Ну, про одежду знаешь, одежда есть одежда. Запомнил немного?

— А, Сеант.

Вот так и ходили, повторяя мантру: «мягкое, твердое, рвется, ай, фу». Бандюков наше бормотание не интересовало ― они гоготали над журналами, пинали работяг, подгоняли отстающих. Заметил, с двенадцатью контейнерами до обеда из пятерки справился один. Ближе к вечеру обстановка ухудшилась. Резкими, злобными голосами, тычками дубинок уроды гнали сортирующих. Вот передовик закончил контейнер, поднял руку. Неспешно подошел надсмотрщик, щелкнул последним колесиком счетов, кивнул. Сгорбившись, парень устало побрел к выходу. Ещё один. Ещё. Двое не справлялись ― оставалось шесть и восемь контейнеров. Крики, взмахи дубинок. Левый сумел наддать, продвигается, правый заметно тормозит, падает от удара и не пытается подняться. Кент опять подошел незаметно, холодным взглядом оценил обстановку, махнул. Несколько сильных ударов, бьющееся в агонии тело, растекающаяся лужа под ним. Подождав окончание предсмертных судорог, пара бандюков быстро оттаскивает труп на выход.

— Вылизали пол, дохлятина, очистили коробки, подмели!

Орудую почти сточившейся пластмассовой метлой, сгоняя мелкий мусор и грязь на лист пластика Солдату, а перед глазами стоит страшная агония человеческого тела. Бандюки — не люди, двуногие скоты, твари с людоедским законом. Выходя из ангара, увидел брошенный у стены труп.

Вечером ещё потренировал напарника со считалкой. Глядя на сосредоточенное, выражающее мучительные потуги запомнить, лицо, чувствовал, как он мне дорог, как сроднились за эти дни. Отчаяние захлестывало душу при мысли, что и его могут вот так же забить насмерть. Твари, не позволю! Выдерну стекло побольше, резать скотов, пусть лучше убьют обоих ― встретимся там, в безвременье.

Когда ложились (умыться было нечем, но и воспринималось это без эмоций), Хот спросил:

— Сколько сортировщиков?

— Один.

— На погрузке одного и катающего одного. Сам как?

— Пока держусь.

Не знаю, чем руководствовался наш хмурый надсмотрщик, но Солдата поставил за три человека от меня. Хотел попросить, чтобы рядом ― еле перевел дыхание после ловкого тычка в солнечное сплетение. Первый контейнер. Погнали. Навык за несколько дней потрошения мешков, оказывается, выработался неплохой. Мусор разлетался по коробкам, стекло сгреб куском картона. Руку вверх. Щелк, первый кругляш и я первый. Как братишка? Получается, по крайней мере, не орут и не бьют. До обеда сделал четырнадцать, почти закончил пятнадцатый. А Солдат? Терпимо ― одиннадцать есть. После обеда скорость упала, руки устали, болела спина. Но я гнал и гнал.

— Отваливай, дохлятина. Норму прожевал, свободен.

Медленно вникаю, оглядываюсь. Точно, всё. Опять поднимаю руку:

— Законник, я могу помочь своему корешу?

— Че? Ты чё вякнул?

— Законник, я хочу помочь своему корешу. Это разрешено законом?

Занесенная дубинка остановилась. Покачав её в руке, хмурый бросил:

— Стой тут, дохлятина.

Подошедший бандюк выглядел веселее. Что-то роднило его с Боровом ― наверное, выражение уверенности на круглом лице.

— Вякни, чё хошь, дохлятина.

— Законник, я хочу помочь своему корешу. Это разрешено законом?

— Это не запрещено. Обзовись.

— Зомбак, законник.

— Слыхал. Ну, канай, помогай.

— Благодарю, законник.

— Ха, вежливый зомбак.

Вдвоем мы быстро распотрошили восемь (многовато оставалось братишке) контейнеров и вместе подняли руки. Подошедший бандюк задумался:

— Двое. Значит, ещё два. Всосал?

— Да, законник.

Добавлять сверх двух не стали, да и внимание после кивка хмурого на нас никто не обращал. Сразу в нескольких местах разгоралось подобное вчерашнему действие. По пути к выходу меня заметно пошатывало. На улице Солдат, воровато оглянувшись, привычно поднырнул под руку и, обняв за талию, буквально уволок в ангар. На ужин еле встал. С одной стороны поддерживал Солдат, с другой Хот. Полегчало только после еды на нарах.